Новая концепция шизофрении
В 1942-1945 гг. получил значительное распространение взгляд, что "шизофренный процесс есть вообще не особая болезнь и не группа болезней с аналогичными исходами, а индивидуально - в психическом и соматическом отношениях - по-разному складывающееся расстройство умения приспособляться к внешним и внутренним трудностям того или иного житейского пути".
На фоне последних десятилетий истории психиатрии этот взгляд не представляется таким уж новым. Kallmann и его ученики с большим искусством и большой тщательностью проследили родословные больных шизофренией и в особенности близнецов. Полученные ими обширные статистические данные в основном подтверждают то, что в более скромных цифровых рамках было обнаружено уже несколько десятилетий назад. Неоспоримо, что частые случаи заболевания шизофренией в одной семье объясняются генетически. Elsaesser установил, кроме того, что атипические психозы типа "смешанных" встречаются всегда только в одной и той же семье. Это говорит в пользу робко уже высказанного мнения, что нет, собственно говоря, четких границ между шизофренным и циркулярным процессом. Не удивительно также, что прекратились уже поиски правил наследования, поскольку принятие полимерной наследственности удовлетворяет так же мало, как и простое менделевское расщепление.
Leonhard опубликовал объемистую книгу, где он излагает свои взгляды о 22 формах шизофрении и различной наследственности "типических и атипических форм шизофрении", которые он теперь называет систематическими и несистематическими. Kleist же все еще ограничивается статьями и докладами, так как не считает, по-видимому, свою теорию окончательной.
О. Vogt и С. Vogt пытались создать морфологическую концепцию шизофрении. В "исчезающих клетках", т. е. в подвергшихся дегенерации ганглиозных клетках в thalamus, в pallidum, в striatum они усматривают самый субстрат шизофрении. Но здесь приходится повторить высказанное уже Gruenthal и в особенности Неуск возражение, основанное на том, что выводы О. Vogt и С. Vogt построены на материале, претерпевшем посмертные изменения.
По-прежнему велики запросы и патофизиологии. Gjessing лишь теперь заканчивает свои начатые еще в 1932 г. сообщения об азотном обмене при периодической кататонии. Lingjaerde исследует сахарный обмен и констатирует углеводный дефицит. Georgi с сотрудниками обнаруживает нарушение функции печени, Freemann, Nagel и др. исследуют реакции нервной системы на различные раздражения. Все больше и больше, хотя и постепенно, клинические вопросы вытесняются биохимическими. Если благодаря М. Bleuler эндокринологические исследования получили столь широкое развитие, то все же это началось не с него, поскольку уже 30-40 лет назад пытались делать то же самое, хотя и весьма примитивными методами и без должного терпения. Reiss уделяет особое внимание щитовидной железе. В связи с адаптационной теорией Selye подвергаются изучению функции коры надпочечников. Не на последнем плане стоят в этом отношении и половые железы. До настоящего времени благодаря этим исследованиям, пожалуй, выяснены те соматические расстройства, которые сопутствуют известным шизофренным состояниям; они, быть может, частично или вполне установили и причину этих состояний (в доказательство этого здесь можно опять сослаться на работы Gjessing). Однако не обошлось без противоречий. Так, например, кора надпочечников реагирует на стресс у больного шизофренией лишь менее единообразно, чем у здорового человека, но не "специфически". Наряду с этим оказывается, что найденные лабораторным путем патофизиологические сдвиги могут быть обнаружены и при других заболеваниях, не имеющих ничего общего с шизофренией, например при повреждениях печени. Оспаривается также наличие отклонений от эндокринных норм. Считается лишь установленным, что между акромегалоидной конституцией и шизофренией имеются далеко идущие корреляции и что на основе этом конституции может возникнуть шизофреноподобная картина, если сюда присоединяются диэнцефальные симптомы. В конце концов возникает вопрос, не является ли изменение обменных функций у больных шизофренией простым соматическим спутником изменившейся "эмоциональности". Это отнюдь не праздный вопрос, так как при особенностях дыхания, снижении минутного объема сердца, мышечного тонуса и т. д. многое поддается гораздо более простому объяснению, а при других обстоятельствах оно возможно - по крайней мере теоретически - на основе теории Selye. Можно, конечно, задаться вопросом, не обстоит ли дело наоборот: сначала соматическое, а затем лишь "эмоциональное", как можно было бы заключить из знаменитых опытов Hess, когда после раздражения определенных клеток мозга кошки возникали эмоциональные реакции. Свою теорию кишечной интоксикации Buscaino стремится обосновать серологически и на этой основе построить особую вакцинотерапию. Русские же исследователи высказывают мнение о вирусной или стрептококковой инфекции, что является одним из вариантов токсическо-инфекционной теории шизофрении. Продолжаются изыскания и по линии электроэнцефалографии. Большинство исследователей, правда, полагает, что никаких результатов она в этом отношении не дала. Тем не менее Heath с помощью вживленных на несколько месяцев электродов смог установить, что в определенных базальных участках лобной доли мозга наблюдаются отклоняющиеся от нормы кривые. Но на вопрос, каковы были бы биоэлектрические показатели у здоровых после многомесячного вживления в их мозг электродов, ответа, по-видимому, получить еще не удалось.
Психиатрия в целом и учение о шизофрении в особенности подверглись за последние десятилетия значительному пересмотру, главным образом потому, что многие идеи, высказывавшиеся в Европе уже давно, не признанные или забытые, будучи перенесены за Атлантический океан, были там переосмыслены, дополнены, иначе выражены, рассмотрены в новых аспектах и, вернувшись к нам в этом преображенном виде, заставили нас многое передумать. Это отнюдь не значит, что американская психиатрия только теперь родилась. Она возникла уже с выходом в свет в 1812 г. книги Rush Медицинские исследования и наблюдения душевных болезней", т. е. одновременно с европейской психиатрией, но лишь вследствие деятельности цюрихского уроженца Meyer, переселившегося в США, она стала претендовать на то, чтобы не только учиться у Европы, но и учить ее. Американскую психиатрию не интересовали ни феноменологическая психопатология, ни теория ради теории, а "систематика душевных болезней" вызывала чуть ли не негодование. Все это казалось ей "статическим", тогда как американская психиатрия стояла на "динамической" точке зрения, была целиком обращена к практике и из нее извлекала своя мнения. Под "динамическим" в Америке понимали не столько "содержания" и "логические связи" в шизофрении, сколько психические процессы и движения, энергетику libido, механику "образования Я", действие "эмоциональности". Если возникновение всех психопатологических процессов, а следовательно, и шизофренных, сводить к ошибочной реакции, к неправильному приспособлению или развитию или даже к "регрессии", то отсюда с логической неизбежностью следует, что между неврозом и психозом нет разницы, которую Фрейд еще сохраняет (его нынешние почитатели считают это его недостатком). Отпадает здесь и старое медицинское понятие болезни, а старое понятие "единого психоза", которое, казалось, было похоронено уже около 1860 г., напротив, оживает и является лишь в новом одеянии. Да и с границей между психической болезнью и психическим здоровьем обстоит иначе, чем принято до сих пор думать. Конечно, эту границу нельзя отрицать в тех случаях, когда речь идет об органических психозах, но в области шизофрении мы находимся на "ничейной земле", которой "владеют" как психиатрия, так и психология. Вследствие этого круг больных шизофренией, который за последние десятилетия все суживался, вновь расширяется, и все шизофренные реакции, шизофреноподобные психозы с явными мозговыми процессами и в особенности "латентные шизофрении", шизоидные и прочие неврозы, которые не могут быть подведены под те или иные пункты общепринятой классификации, оказываются объединенными с тем, что мы приучились называть шизофренией в строгом смысле.
Само собой разумеется, что в Америке занимаются также клинической психиатрией (в добром старом смысле слова) и генеалогией, а биохимические исследования пользуются там даже особой любовью. К этому следует добавить еще так называемую объективную психологию бихевиоризма, который стремится доказать правильность старой поговорки, что человек есть комплекс привычек, а отсюда следует, что шизофрения является лишь дурной привычкой. Руководящей же идеей считается здесь психогенез шизофрении.
Все это нельзя считать ни чем-то глупым, ни чем-то неслыханно новым. Хотя в своей книге "Dementia ргаесох" Е. Bleuler и рассматривает шизофрению как результат анатомических или химических нарушений в головном мозгу, но называет это лишь предположением. Зато для него совершенно несомненно, что "повседневные трудности повседневной жизни могут в конце концов расшатать неустойчивое равновесие". Поэтому Е. Bleuler утверждает, что терапия шизофрении представляет собой наиболее благодарную для врача задачу, если только он не склонен неправомерно приписывать естественное излечение своим мероприятиям. Эти взгляды усвоил и Klaesi, который в этом отношении пошел даже дальше. С. Jung давно уже придерживается особых взглядов на психогенез шизофрении, а около 1920 г. швейцарские суды нередко склонялись к этим взглядам и решали дела так, как будто бы шизофрения являлась болезнью чисто экзогенного происхождения. Уже давно известно, что тот или иной человек, в течение многих лет страдавший шизофренией, вдруг, после какого-нибудь сильного потрясения, становится "здоровым как никогда". Незачем также долго убеждать нас в том, какое значение имеют биография больного, его характер и среда. Мы говорим это не для того, чтобы повторить старое изречение Акибы: "все это уже бывало", а для того, чтобы рассматривать вещи в должной перспективе. О том, что при шизофрении в отличие от невроза психическая реактивность не играет никакой роли, думали лишь те, кто считал шизофрению соматическим заболеванием, а это было далеко не всегда и не везде. Если под солнцем и не бывает ничего нового, то все же старое всегда выступает во всех новых формах, что подтверждается развитием истории психиатрии.
Огромное число работ было посвящено психоаналитическому истолкованию шизофрении, прежде всего в англо-саксонских странах, но также и у нас. Хотя многие из этих работ касаются единичных случаев и выражают вполне частные взгляды, все же с течением времени вырабатывается некая общая теория, которая лишь отчасти соответствует тем идеям о шизофрении, которые стареющий Фрейд изложил в свое время на нескольких страницах. В этой теории играют преимущественную роль переживаний раннего детства ("расстроенного домашнего очага"). В учении о неврозах этим обстоятельствам давно приписывалось большое значение, здесь же они всегда считались чем-то второстепенным. Термин "фрустрация", лишение материнской любви, представляет довольно растяжимое понятие, охватывающее весьма многое. Идеи приобретают несколько большую определенность, когда установка берется на "эмоциональность". Изучение "эмоциональности" ведет прямым путем к тому, кто переживает эти колебания настроения, тревогу или блаженство, напряженность или облегчение, безопасность или беззащитность, т. е. к индивидууму, к личности. В "интерперсональной теории психиатрии" Sullivan и Fromm-Reichmann мы находим поэтому более определенное и однозначное понимание шизофренного процесса. С указанных позиций один из корней такого процесса - "средой отвергнутое дитя": это создает потребность в защите, возбуждает стремления, которые вызывают конфликты, а затем переживаются как чужие влияния, галлюцинации, навязанные импульсы и побуждения. В конце концов подлинная внутренняя жизнь больного шизофренией происходит в настоящем внешнем мире: наступает "аутистический" отход, который называют (что является одним из множества неправильных толковании прекрасного блейлеровского термина "аутизм") регрессией. Соблазнительно также объяснение Sechehaye, которое, не вдаваясь особенно в теоретические построения, остроумно показывает, как "символическое исполнение желаний" открывает путь к шизофрении. Более теоретичен Arieti: "Шизофрения представляет собой специфическую реакцию на крайнее состояние тревоги, возникающее в детстве и реактивированное в дальнейшем психологическими факторами. Специфическая реакция состоит в усвоении архаических механизмов мышления, принадлежащих к низшим уровням интеграции". Этот взгляд, воспрещающий то "архаическое", что пользовалось у нас такой славой лет 30 назад, имеет, очевидно, в виду лишь определенные острые шизофренные состояния тревоги и оставляет без внимания многочисленные параноидные и гебефренные состояния, при которых нет страха и тревоги.
Из всего этого видно, что сторонники указанной теории ищут источник шизофрении в между человеческих эмоциональных отношениях. Этим устраняется препятствие, издавна стоявшее на пути к пониманию шизофренного процесса, а именно ложная теория о "плохом аффективном раппорте", об эмоциональном оскудении больных шизофренией. Если же видеть в шизофрении результат расстройства между человеческих отношений, то сейчас же возникает проблема перенесения, а это переносит нас в область психотерапии. Странно, однако, что так редко упоминается расстройство "образования Я", в котором Фрейд видел отличительный признак психоза. Правда, между строк говорится об этом нередко, но прямо "и открыто утверждает эту мысль лишь Federn, который, однако, употребляет слово "Я" то в смысле "чувство Я", т. е. "постоянного ощущения своей собственной личности", то в смысле самой личности. Таким образом, сущность шизофрении он усматривает в том, что "Я утрачивает свою полную оснащенность", вследствие чего "происходит регрессия Я к более ранним состояниям". При этом особую роль играют "границы Я".
Лишь потомки наши смогут сказать, является ли наше время новой эпохой в истории учения о шизофрении. Мы знаем лишь, что в области учения об эндогенных психозах многое пришло в движение. На мадридском съезде в 1955 г. был прочтен ряд докладов о шизофрении (преимущественно клинического и психопатологического направления) исследователями из различных европейских стран. Они собраны и изданы Lopez-Ibor, который и сам выступал там с докладом. Несколько позднее в Великобритании был сделан ряд докладов, изданных в 1957 г. Richter. В том же 1957 г. в Journees des Bonnevab было опубликовано восемь больших докладов о "шизофрениях" преимущественно с клинической, психопатологической и психотерапевтической точек зрения. В том же году, наконец, на II конгрессе в Цюрихе речь шла только о шизофрении, причем участвовали также представители Северной и Южной Америки. Kleist, Gozzano и Buscaino защищали свои уже известные взгляды. Dalma, Alonso и более осторожно Rumke говорили о нозологическом единстве. Baruk настаивал на разграничении dementia praecox и шизофрении, Langfeldt - на разграничении форм типических и шизофреноформных, а Sjogren и Stromgren по-прежнему отстаивали позиции наследственной биологии. Menninger, наоборот, отрицал всякие разграничения, a Prados введением понятия "латентной шизофрении" настолько раздвинул все границы, что они вообще скрылись из виду. Rojas Ballesteros и Pelaz ищут сущность шизофрении в состоянии сознания, Delgado - в фундаментальном расстройстве, которое он называет ателезом (недостаточностью), тогда как С. Jung и Fromm-Reichmann посвятили свои выступления психогенетическим влияниям, a Lewis и Diethelm - социологическим факторам. Binswanger говорил о значении "существования" для понимания данной болезни. Выступали и многие другие авторы, но никто из них, в том числе и биохимики, не утверждал, что он владеет ключом к проблеме: все говорили лишь о своих наблюдениях и высказывали свои личные мнения.
На фоне последних десятилетий истории психиатрии этот взгляд не представляется таким уж новым. Kallmann и его ученики с большим искусством и большой тщательностью проследили родословные больных шизофренией и в особенности близнецов. Полученные ими обширные статистические данные в основном подтверждают то, что в более скромных цифровых рамках было обнаружено уже несколько десятилетий назад. Неоспоримо, что частые случаи заболевания шизофренией в одной семье объясняются генетически. Elsaesser установил, кроме того, что атипические психозы типа "смешанных" встречаются всегда только в одной и той же семье. Это говорит в пользу робко уже высказанного мнения, что нет, собственно говоря, четких границ между шизофренным и циркулярным процессом. Не удивительно также, что прекратились уже поиски правил наследования, поскольку принятие полимерной наследственности удовлетворяет так же мало, как и простое менделевское расщепление.
Leonhard опубликовал объемистую книгу, где он излагает свои взгляды о 22 формах шизофрении и различной наследственности "типических и атипических форм шизофрении", которые он теперь называет систематическими и несистематическими. Kleist же все еще ограничивается статьями и докладами, так как не считает, по-видимому, свою теорию окончательной.
О. Vogt и С. Vogt пытались создать морфологическую концепцию шизофрении. В "исчезающих клетках", т. е. в подвергшихся дегенерации ганглиозных клетках в thalamus, в pallidum, в striatum они усматривают самый субстрат шизофрении. Но здесь приходится повторить высказанное уже Gruenthal и в особенности Неуск возражение, основанное на том, что выводы О. Vogt и С. Vogt построены на материале, претерпевшем посмертные изменения.
По-прежнему велики запросы и патофизиологии. Gjessing лишь теперь заканчивает свои начатые еще в 1932 г. сообщения об азотном обмене при периодической кататонии. Lingjaerde исследует сахарный обмен и констатирует углеводный дефицит. Georgi с сотрудниками обнаруживает нарушение функции печени, Freemann, Nagel и др. исследуют реакции нервной системы на различные раздражения. Все больше и больше, хотя и постепенно, клинические вопросы вытесняются биохимическими. Если благодаря М. Bleuler эндокринологические исследования получили столь широкое развитие, то все же это началось не с него, поскольку уже 30-40 лет назад пытались делать то же самое, хотя и весьма примитивными методами и без должного терпения. Reiss уделяет особое внимание щитовидной железе. В связи с адаптационной теорией Selye подвергаются изучению функции коры надпочечников. Не на последнем плане стоят в этом отношении и половые железы. До настоящего времени благодаря этим исследованиям, пожалуй, выяснены те соматические расстройства, которые сопутствуют известным шизофренным состояниям; они, быть может, частично или вполне установили и причину этих состояний (в доказательство этого здесь можно опять сослаться на работы Gjessing). Однако не обошлось без противоречий. Так, например, кора надпочечников реагирует на стресс у больного шизофренией лишь менее единообразно, чем у здорового человека, но не "специфически". Наряду с этим оказывается, что найденные лабораторным путем патофизиологические сдвиги могут быть обнаружены и при других заболеваниях, не имеющих ничего общего с шизофренией, например при повреждениях печени. Оспаривается также наличие отклонений от эндокринных норм. Считается лишь установленным, что между акромегалоидной конституцией и шизофренией имеются далеко идущие корреляции и что на основе этом конституции может возникнуть шизофреноподобная картина, если сюда присоединяются диэнцефальные симптомы. В конце концов возникает вопрос, не является ли изменение обменных функций у больных шизофренией простым соматическим спутником изменившейся "эмоциональности". Это отнюдь не праздный вопрос, так как при особенностях дыхания, снижении минутного объема сердца, мышечного тонуса и т. д. многое поддается гораздо более простому объяснению, а при других обстоятельствах оно возможно - по крайней мере теоретически - на основе теории Selye. Можно, конечно, задаться вопросом, не обстоит ли дело наоборот: сначала соматическое, а затем лишь "эмоциональное", как можно было бы заключить из знаменитых опытов Hess, когда после раздражения определенных клеток мозга кошки возникали эмоциональные реакции. Свою теорию кишечной интоксикации Buscaino стремится обосновать серологически и на этой основе построить особую вакцинотерапию. Русские же исследователи высказывают мнение о вирусной или стрептококковой инфекции, что является одним из вариантов токсическо-инфекционной теории шизофрении. Продолжаются изыскания и по линии электроэнцефалографии. Большинство исследователей, правда, полагает, что никаких результатов она в этом отношении не дала. Тем не менее Heath с помощью вживленных на несколько месяцев электродов смог установить, что в определенных базальных участках лобной доли мозга наблюдаются отклоняющиеся от нормы кривые. Но на вопрос, каковы были бы биоэлектрические показатели у здоровых после многомесячного вживления в их мозг электродов, ответа, по-видимому, получить еще не удалось.
Психиатрия в целом и учение о шизофрении в особенности подверглись за последние десятилетия значительному пересмотру, главным образом потому, что многие идеи, высказывавшиеся в Европе уже давно, не признанные или забытые, будучи перенесены за Атлантический океан, были там переосмыслены, дополнены, иначе выражены, рассмотрены в новых аспектах и, вернувшись к нам в этом преображенном виде, заставили нас многое передумать. Это отнюдь не значит, что американская психиатрия только теперь родилась. Она возникла уже с выходом в свет в 1812 г. книги Rush Медицинские исследования и наблюдения душевных болезней", т. е. одновременно с европейской психиатрией, но лишь вследствие деятельности цюрихского уроженца Meyer, переселившегося в США, она стала претендовать на то, чтобы не только учиться у Европы, но и учить ее. Американскую психиатрию не интересовали ни феноменологическая психопатология, ни теория ради теории, а "систематика душевных болезней" вызывала чуть ли не негодование. Все это казалось ей "статическим", тогда как американская психиатрия стояла на "динамической" точке зрения, была целиком обращена к практике и из нее извлекала своя мнения. Под "динамическим" в Америке понимали не столько "содержания" и "логические связи" в шизофрении, сколько психические процессы и движения, энергетику libido, механику "образования Я", действие "эмоциональности". Если возникновение всех психопатологических процессов, а следовательно, и шизофренных, сводить к ошибочной реакции, к неправильному приспособлению или развитию или даже к "регрессии", то отсюда с логической неизбежностью следует, что между неврозом и психозом нет разницы, которую Фрейд еще сохраняет (его нынешние почитатели считают это его недостатком). Отпадает здесь и старое медицинское понятие болезни, а старое понятие "единого психоза", которое, казалось, было похоронено уже около 1860 г., напротив, оживает и является лишь в новом одеянии. Да и с границей между психической болезнью и психическим здоровьем обстоит иначе, чем принято до сих пор думать. Конечно, эту границу нельзя отрицать в тех случаях, когда речь идет об органических психозах, но в области шизофрении мы находимся на "ничейной земле", которой "владеют" как психиатрия, так и психология. Вследствие этого круг больных шизофренией, который за последние десятилетия все суживался, вновь расширяется, и все шизофренные реакции, шизофреноподобные психозы с явными мозговыми процессами и в особенности "латентные шизофрении", шизоидные и прочие неврозы, которые не могут быть подведены под те или иные пункты общепринятой классификации, оказываются объединенными с тем, что мы приучились называть шизофренией в строгом смысле.
Само собой разумеется, что в Америке занимаются также клинической психиатрией (в добром старом смысле слова) и генеалогией, а биохимические исследования пользуются там даже особой любовью. К этому следует добавить еще так называемую объективную психологию бихевиоризма, который стремится доказать правильность старой поговорки, что человек есть комплекс привычек, а отсюда следует, что шизофрения является лишь дурной привычкой. Руководящей же идеей считается здесь психогенез шизофрении.
Все это нельзя считать ни чем-то глупым, ни чем-то неслыханно новым. Хотя в своей книге "Dementia ргаесох" Е. Bleuler и рассматривает шизофрению как результат анатомических или химических нарушений в головном мозгу, но называет это лишь предположением. Зато для него совершенно несомненно, что "повседневные трудности повседневной жизни могут в конце концов расшатать неустойчивое равновесие". Поэтому Е. Bleuler утверждает, что терапия шизофрении представляет собой наиболее благодарную для врача задачу, если только он не склонен неправомерно приписывать естественное излечение своим мероприятиям. Эти взгляды усвоил и Klaesi, который в этом отношении пошел даже дальше. С. Jung давно уже придерживается особых взглядов на психогенез шизофрении, а около 1920 г. швейцарские суды нередко склонялись к этим взглядам и решали дела так, как будто бы шизофрения являлась болезнью чисто экзогенного происхождения. Уже давно известно, что тот или иной человек, в течение многих лет страдавший шизофренией, вдруг, после какого-нибудь сильного потрясения, становится "здоровым как никогда". Незачем также долго убеждать нас в том, какое значение имеют биография больного, его характер и среда. Мы говорим это не для того, чтобы повторить старое изречение Акибы: "все это уже бывало", а для того, чтобы рассматривать вещи в должной перспективе. О том, что при шизофрении в отличие от невроза психическая реактивность не играет никакой роли, думали лишь те, кто считал шизофрению соматическим заболеванием, а это было далеко не всегда и не везде. Если под солнцем и не бывает ничего нового, то все же старое всегда выступает во всех новых формах, что подтверждается развитием истории психиатрии.
Огромное число работ было посвящено психоаналитическому истолкованию шизофрении, прежде всего в англо-саксонских странах, но также и у нас. Хотя многие из этих работ касаются единичных случаев и выражают вполне частные взгляды, все же с течением времени вырабатывается некая общая теория, которая лишь отчасти соответствует тем идеям о шизофрении, которые стареющий Фрейд изложил в свое время на нескольких страницах. В этой теории играют преимущественную роль переживаний раннего детства ("расстроенного домашнего очага"). В учении о неврозах этим обстоятельствам давно приписывалось большое значение, здесь же они всегда считались чем-то второстепенным. Термин "фрустрация", лишение материнской любви, представляет довольно растяжимое понятие, охватывающее весьма многое. Идеи приобретают несколько большую определенность, когда установка берется на "эмоциональность". Изучение "эмоциональности" ведет прямым путем к тому, кто переживает эти колебания настроения, тревогу или блаженство, напряженность или облегчение, безопасность или беззащитность, т. е. к индивидууму, к личности. В "интерперсональной теории психиатрии" Sullivan и Fromm-Reichmann мы находим поэтому более определенное и однозначное понимание шизофренного процесса. С указанных позиций один из корней такого процесса - "средой отвергнутое дитя": это создает потребность в защите, возбуждает стремления, которые вызывают конфликты, а затем переживаются как чужие влияния, галлюцинации, навязанные импульсы и побуждения. В конце концов подлинная внутренняя жизнь больного шизофренией происходит в настоящем внешнем мире: наступает "аутистический" отход, который называют (что является одним из множества неправильных толковании прекрасного блейлеровского термина "аутизм") регрессией. Соблазнительно также объяснение Sechehaye, которое, не вдаваясь особенно в теоретические построения, остроумно показывает, как "символическое исполнение желаний" открывает путь к шизофрении. Более теоретичен Arieti: "Шизофрения представляет собой специфическую реакцию на крайнее состояние тревоги, возникающее в детстве и реактивированное в дальнейшем психологическими факторами. Специфическая реакция состоит в усвоении архаических механизмов мышления, принадлежащих к низшим уровням интеграции". Этот взгляд, воспрещающий то "архаическое", что пользовалось у нас такой славой лет 30 назад, имеет, очевидно, в виду лишь определенные острые шизофренные состояния тревоги и оставляет без внимания многочисленные параноидные и гебефренные состояния, при которых нет страха и тревоги.
Из всего этого видно, что сторонники указанной теории ищут источник шизофрении в между человеческих эмоциональных отношениях. Этим устраняется препятствие, издавна стоявшее на пути к пониманию шизофренного процесса, а именно ложная теория о "плохом аффективном раппорте", об эмоциональном оскудении больных шизофренией. Если же видеть в шизофрении результат расстройства между человеческих отношений, то сейчас же возникает проблема перенесения, а это переносит нас в область психотерапии. Странно, однако, что так редко упоминается расстройство "образования Я", в котором Фрейд видел отличительный признак психоза. Правда, между строк говорится об этом нередко, но прямо "и открыто утверждает эту мысль лишь Federn, который, однако, употребляет слово "Я" то в смысле "чувство Я", т. е. "постоянного ощущения своей собственной личности", то в смысле самой личности. Таким образом, сущность шизофрении он усматривает в том, что "Я утрачивает свою полную оснащенность", вследствие чего "происходит регрессия Я к более ранним состояниям". При этом особую роль играют "границы Я".
Лишь потомки наши смогут сказать, является ли наше время новой эпохой в истории учения о шизофрении. Мы знаем лишь, что в области учения об эндогенных психозах многое пришло в движение. На мадридском съезде в 1955 г. был прочтен ряд докладов о шизофрении (преимущественно клинического и психопатологического направления) исследователями из различных европейских стран. Они собраны и изданы Lopez-Ibor, который и сам выступал там с докладом. Несколько позднее в Великобритании был сделан ряд докладов, изданных в 1957 г. Richter. В том же 1957 г. в Journees des Bonnevab было опубликовано восемь больших докладов о "шизофрениях" преимущественно с клинической, психопатологической и психотерапевтической точек зрения. В том же году, наконец, на II конгрессе в Цюрихе речь шла только о шизофрении, причем участвовали также представители Северной и Южной Америки. Kleist, Gozzano и Buscaino защищали свои уже известные взгляды. Dalma, Alonso и более осторожно Rumke говорили о нозологическом единстве. Baruk настаивал на разграничении dementia praecox и шизофрении, Langfeldt - на разграничении форм типических и шизофреноформных, а Sjogren и Stromgren по-прежнему отстаивали позиции наследственной биологии. Menninger, наоборот, отрицал всякие разграничения, a Prados введением понятия "латентной шизофрении" настолько раздвинул все границы, что они вообще скрылись из виду. Rojas Ballesteros и Pelaz ищут сущность шизофрении в состоянии сознания, Delgado - в фундаментальном расстройстве, которое он называет ателезом (недостаточностью), тогда как С. Jung и Fromm-Reichmann посвятили свои выступления психогенетическим влияниям, a Lewis и Diethelm - социологическим факторам. Binswanger говорил о значении "существования" для понимания данной болезни. Выступали и многие другие авторы, но никто из них, в том числе и биохимики, не утверждал, что он владеет ключом к проблеме: все говорили лишь о своих наблюдениях и высказывали свои личные мнения.